В. И. МАРКОВИН

Дискуссионные проблемы в изучении дольменов Западного Кавказа

 Светлой памяти брата Бориса посвящаю

 УСПЕХИ, ДОСТИГНУТЫЕ населением бассейна р. Кубани и прилегающих районов Причерноморья в эпоху неолита яви­лись основой для дальнейшего развития разнообразного мас­терства местных племен. И хотя здесь пока еще не изучены сколь­ко-нибудь значительные памятники переходного времени — от камня к металлу (их называют энеолитическими), нет сомнения, что и на интересующих нас территориях жили в это время земле-дельческо-скотоводческие племена. Косвенным подтверждением такой возможности является наличие в соседней Абхазии и Запад­ной Грузии хорошо известных энеолитических поселений (у сел. Мачара, Гантиади, на горе Гуад-иху, в Тетрамице и в других пунк­тах). Последующее время характеризуется распространением бронзы. Особенно ярким памятником этого времени является кур­ган «Ошад», раскопанный Н. И. Веселовским возле г. Майкопа в конце XIX в. (OAK, 1897, с. 3 — 10). Материалы именно этого кур­гана послужили основой для выделения особой майкопской куль­туры эпохи бронзы.

Аналогичные курганные памятники в дальнейшем были обна­ружены у станиц Казанской, Тбилисской, Новосвободной, Махо-шевской, Ярославской, Псебайской, Андрюковской, у г. Армавира и в других местах, а также далеко за пределами Краснодарского края. В итоге древности майкопской культуры получили довольно широкое распространение, а заодно и равнодействующий термин в виде «больших кубанских курганов». По этому поводу можно сказать, что их, пожалуй, было бы правильнее называть «больши­ми северокавказскими курганами», так как ареал подобных памят­ников захватывает почти весь Северный Кавказ, тем более вполне возможно, что это были близкородственные племена со сходными чертами в обряде погребения (курганы с большим количеством камней в насыпях, каменные кольца — кромлехи, окружающие могилы, посыпки их дна галечником и т. д.). К этому можно доба­вить, что еще А. А. Иессен писал о взаимодействии майкопских племен с Малой Азией и Центральной Анатолией (Иессен, 1950,

 Стр. 49

 с. 170 и сл.). На фоне этих возможных связей он же, несколько ранее, говорил о металлических изделиях из Майкопского курга­на как о привозных и наоборот — о металле из курганов ст. Но­восвободной как о местном, но более позднем продукте (Иессен, 1947, с. 16, 17). Мнение А. А. Иессена, в моем представлении, ма­ло поколебалось с того времени. Его членение майкопских памят­ников на «две хронологические группы: раннюю (майкопскую) и позднюю (новосвободненскую)» осталось неизменным до сих пор (Мунчаев, 1996, с. 35).

Археологические исследования 70 —80-х гг. XX в. позволяют ут­верждать широкое распространение майкопских племен с выходом к Черному морю (таково хотя бы поселение у Мысхако) (Онайко, 1970, с. 73 — 80) и охват ими значительной части современного Ставропольского края, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии и даже Чечни. Последние исследования довольно убедительно пока­зали, что некоторые представители этих племен по побережью Каспийского моря подошли даже к предгорьям Южного Дагестана (крайней точкой их движения сейчас, кажется, можно считать местность у сел. Великент, бассейн р. Уллучай) (Магомедов, 1986, с. 34, 35).

Естественно, возникает вопрос о том, какие же племена могли быть носителями такой обширной культуры. Тогда, в 80-е годы XX в., следуя за библейскими текстами и несколько ломая их, В. А. Сафронов доказывал, что данные племена — это «арамейцы Харрана», мигрировавшие на Северный Кавказ (Сафронов, 1982, с. 94). В научном плане эта версия не убедительна. Имеется ме­нее категоричное, но более обоснованное мнение, что носители майкопской культуры по своему этническому происхождению двуприродны: с одной стороны, они содержали в себе «сугубо ме­стный элемент, восходящий к предшествующим эпохам», а с дру­гой — их, пожалуй, можно связывать с хаттскими племенами, т. е. малоазийским населением, этноязыковая близость которого кав­казцам сейчас постулируется некоторыми учеными (Мунчаев, 1975, С. 413; Меликишвили, 1954, С. 75).

Настало время вспомнить о больших новейших работах в уро­чище «Клады» у ст. Новосвободной, проводившихся здесь с 1979 г. (Бочкарев, Резепкин, 1980, с. 98; Бочкарев, Шарафутдинова и др., 1983, с. 82 — 84) и по 1991 г. Можно сказать, что эти раскоп­ки окрылили мысль А. Д. Резепкина и дали основу для его науч­ной жизни. Однако еще до раскопок в ст. Новосвободной он уже основательно взялся за изучение не только материалов майкоп­ской культуры, но и построек, близких дольменам и обнаружен­ных Н. И. Веселовским. Он заметил тогда, что я бездоказательно

 Стр. 50

 связываю «гробницы Новосвободной с дольменами Западного Кавказа, имеющими следы иных строительных приемов и другие типологические черты». Это было сказано о моей книге, вышед­шей в 1974 г. (Резепкин, 1977, с. 314 — 318; см. также: Марковин, 1974). Немного позже в его распоряжение попали новые могиль­ные комплексы урочища «Клады» у ст. Новосвободной. Это были не сомнительные захоронения, вскрытые Н. И. Веселовским и со­провождаемые такими же рисунками, а «живой» материал, лично осмотренный, обмеренный и осмысленный. Но раз А. Д. Резеп­кин еще в 1977 г. писал, что постройки прямоугольного плана, но имеющие лаз и притвор (как у дольменов), не могут называться дольменами, то ничто не может сбить его с «этой стези», хотя прямоугольные дольменные постройки, обнаруженные в Абхазии (работы А. А. Миллера, В. И. Стражева и др.) и давно известные на Кубани (Е. Д. Фелицын), уже назывались дольменами и этот термин «сроднился» с ними.

Наслаивая свои мнения одно на другое и не изменяя и не пыта­ясь хотя бы уточнить их, А. Д. Резепкин в итоге получает сложней­шей формы мешанину, которая расползается на гигантские рас­стояния, захватывая самые разнообразные территории. Вот хотя бы один образец: анализируя погребение 5 кургана 31 (эту гробницу я бы назвал дольменом), автор оперирует культурами воронковид-ных кубков Центральной и Северной Европы, ранних шаровид­ных амфор, затем вспоминает индийскую «Махабхарату» с «амри-той» — живой водой. Если затронуть другие захоронения, то вспы­хивают у него ассоциации с подковообразными гробницами Португалии и Сардинии, галерейными могилами Центральной Европы, культурой воронковидных кубков и др. (Резепкин, 1987, с. 31 — 33; он же, 1988, с. 156 — 163; см. также: Марковин, 1994, с. 35-38).

Много писалось о том, что необходимо издать все комплексы, открытые в урочище «Клады». И вот они изданы (Rezepkin, 2000), но, увы, рисунки выявленных захоронений не блещут ясностью. В изданном тексте выделено всего пять разнородных типов захоро­нений со всеми деталями и стратиграфическими соотношениями. И все же и в этой работе заметен разброс. Аналогии своим мате­риалам он «находит» то в Триполье-Кукутени, Флорешти, а то в Амуке, Арслан-тепе и т. д. Это же Украина, Румыния, Турция, Си­рия и др. страны, разные «климаты» и культуры! С. Н. Коренев-ский совершенно верно замечает в своей рецензии, что из работы А. Д. Резепкина трудно понять историко-культурное значение употребляемого им словосочетания в виде «новосвободненская группа памятников». Оно очень расплывчато и не может быть со- 

Стр. 51

 поставимо с культурой воронковидных кубков Центральной Евро­пы, постулируемой в качестве основы для сложения местных пле­мен (Кореневский, 2002, с. 171). Я вполне согласен с С. Н. Коре-невским, как и с его несколько скептическим отношением к предлагаемым А. Д. Резепкиным датам курганов, которыми он опе­рирует в дальнейшем (разные века IV тыс. до н. э.). Меня больше всего удивило смешение в одну кучу, хотя и по группам, таких па­мятников, как дольменные гробницы и могилы, обложенные камня­ми (Rezepkin, 2000, s. 5, 5, Abb. 1). Это ведь разные памятники и на­до еще обдумать, с чем связано сходство в их инвентаре, если оно действительно имеет место. Как видно, курганы «Кладов» хотя и опубликованы (за что автору большое спасибо), но еще толь­ко-только начато их реальное изучение. В этом смысле я вполне со­гласен с С. Н. Кореневским, что майкопская культура менее всего связана с новосвободненскими древностями (тем более с дольмена­ми) и тот новый термин, который стал употребляться в виде слово­сочетания «майкопско-новосвободненская общность» вряд ли име­ет право на научную жизнь. Кстати, новосвободненские памятники, которые А. Д. Резепкин остерегается называть дольменами в от­крытых им комплексах, давно уже кажутся мне пришлыми и не слитыми общей культурой с другими местными памятниками (Марковин, 1994, с. 38, 39).

Оставим майкопскую культуру специалистам и поговорим о дольменах — памятниках разнообразных и до сих пор вызываю­щих самые разные толки. Давно уже появилось мнение, что зем­ляные катакомбы и дольмены — крупные сооружения из кам­ня — это нечто родственное (этнически, конструктивно?) (Кияш-ко В., 1979; Кияшко А., 1991, с. 61; Он же, 1999, с. 80; Он же, 2000, с. 157). Они говорят в основном о «дольменно-катакомбном по­гребальном обряде». Вероятно, суждение этих авторов послужило и служит фундаментом для появления версий близкого типа. Та­ково мнение М. Б. Рысина, предложившего оперировать понятием «дольменно-катакомбной общности (общность культур склеповых погребений)» (Рысин, 1993). Возможно, здесь сказалось и давнее предложение М. И. Артамонова о необходимости сопоставления материалов из памятников дольменной, катакомбной и других культур (Артамонов, 1949, с. 333). Молчаливый диспут по этому поводу пока не завершен. Я только удивляюсь бездумной смело­сти упомянутых авторов, забывших на время написания своих ста­тей о том, что дольмены — памятники архитектуры, и напоминаю­щие их сооружения имеются во многих странах мира, а катаком­бы (своеобразные ямы), кажется (не берусь блистать эрудицией),  не заходят за пределы Восточной Европы, хотя уже в Дагестане 

Стр. 52

 найдены катакомбы несколько иного облика. К тому же ранние дольмены древнее катакомб.

Несколько особняком стоит мнение Н. Г. Ловпаче, поданное им как «Этническая история Западной Черкессии» (имеется в виду Адыгея). В этой работе разобраться не так легко в силу того, что автор старается примирить самые различные и противоречивые мнения и материалы. Я уже как-то писал об этом (Марковин, 2000, с. 33). Н. Г. Ловпаче то соединяет в своей книге несоединимое: та­ковы древние народы (хатты-хетты), то разъединяет два названия одного и того же (минералы змеевик и серпентин). Но в послед­нем случае не было бы большой беды, если бы не стремление авто­ра подавить читателя своей эрудицией и полной уверенностью, что он прав. Читая книгу Н. Г. Ловпаче, вспоминаешь А. А. Иессена, Е. И. Крупнова, С. В. Киселева. Они никогда не скрывали своих со­мнений в предполагаемых версиях, смело утверждали неоспоримые факты и с легкой улыбкой вспоминали свои прошлые промахи...

Н. Г. Ловпаче, говоря о «майкопском обществе» и называя его «иерархическим», указывает, что ему иерархический тон в бассей­не р. Кубани задавали более развитые «в этом плане представители степной скотоводческой культуры, каковой была соседняя в При-кубанье ямная культурно-историческая общность» (Ловпаче, 1997, с. 34). И невольно вспоминаешь степные могилы с кавказским металлом, с украшениями из кавказских камней (сердолики, халце­доны и проч.). Оказывается, все не так. И там же другое утвер­ждение: говоря о двухкамерных дольменах (испыунах) в урочище Хашпек (Клады)*, Н. Г. Ловпаче утверждает, что первые камеры «в результате сравнения с западноевропейскими мегалитическими гробницами культуры воронковидных кубков эпохи энеолита и ша­ровидных амфор ранней бронзы можно рассматривать как индоев­ропейские (праарийские), вторые — как кавказские и, конкретно, атыхские» (с. 34). Интересно, могут ли такую ситуацию предста­вить себе археологи и историки, ведь речь идет об одном и том же памятнике, так сказать — двусоставном: одна его часть позднего ти­па (индоевропейская), другая — более древняя — чисто кавказская. Может быть, я что-то не так понял?

Или вот. Н. Г. Ловпаче считает условностью деление археологи­ческих материалов на майкопскую и дольменную культуры. «Пра­вильнее видеть в Майкопской культуре горно-атыхский компонент

* Н. Г. Ловпаче в своей книге любит блеснуть местными названиями, не при­нятыми официальной наукой. Они имеются и в книге, написанной в соавторстве с И. Ю. Джанхотом (Джанхот, Лсзпаче, 1999, с. 12 и ел.). Это большая загадка для иностранцев, ибо перевода для них нет. 

Стр. 53

 в виде мегалитической архитектуры» (с. 40). Эта мысль не очень понятна, тем более в дальнейшем тексте имеет место нагроможде­ние известных фактов и тут же легенд, поверий, не подвергнутых деловой научной и авторской систематизации. Рядом вспоминают­ся «голубоглазые иныжъи» (индоевропейцы), «хатты-хетты», «ав-хаты-авхеты», «испы-исепы», «тореты (тореаты)», «каски» и «абес-ла» и т. д. (с. 42—48). И еще удивительнее факт: Н. Г. Ловпаче без ссылки на Л. И. Лаврова приписывает ему мнение о строительстве дольменов испами и именно в то время, когда «исчезла даже память о погребениях в дольменах» (с. 44)*. Л. И. Лавров же писал по это­му поводу следующее: «Так как нет серьезных оснований для того, чтобы предполагать на северо-западном Кавказе смену населения на рубеже бронзы и железа, то строителями дольменов нужно счи­тать предков адыгейцев, кабардинцев, убыхов, абазин и абхазов» (Лавров, I960, с. 106). Таково положение дел в действительности. Кстати замечу: изучив добрые сотни дольменов и раскопав не один десяток их, я вполне согласен с приведенным авторитетным мнени­ем Л. И. Лаврова, о чем и писал уже в свое время (Марковин, 1978, с. 322, 323).

В заключение этого раздела напомню, что книга Н. Г. Ловпаче является учебным пособием и его ученость, сквозящая в каждой строке, вероятно (по мысли автора), растрачена не напрасно. И все же мне кажется, что более доступный и конкретный язык дал бы больше знаний, чем подобная «эрудиция»**.

Продолжу обзор литературы. Здесь необходимо вспомнить по­следнюю статью М. К. Тешева. На нее много ссылок, хотя она про­тиворечива по своему содержанию, а приложенные к ней рисунки научной ценности не имеют. Речь идет о кургане Псынако I (Те­плев, 1988). Вполне можно согласиться с мнением Ю. Ю. Пиотров­ского, что он был романтиком (Пиотровский, 2001а, с. 89), лишь с небольшим «но» — не любил всегда и везде учиться, и чаще вос­принимал не факты, а то, что ему показалось или примыслилось.

Курган Псынако I, о котором пойдет речь, был обнаружен в 1972 г. По какой-то причине сразу же не были начаты его раскоп­ки. К ним приступили только в 1983 г. М. К. Тешев копал огромный курган небольшими разбросанными площадями (6x2 и 4x2 м). В 1984 г. мне пришлось возглавить работы, а он стал моей «правой

*В книге Н. Г. Ловпаче (с. 44) вместо работы Л. И. Лаврова упоминается почему-то статья П. У. Аутлева (Аутлев, 1974, с. 53).

**В. А. Трифонов рассматривает книгу Н. Г. Ловпаче как «смесь противоре­чивых, недостоверных и мистифицированных сведений» (Трифонов, 2001а, с. 52, ^               примеч. 51). 

Стр. 54

 рукой». К сожалению, при мне он чертежи не делал, и опублико­ванная им графика не отвечает действительности. Северо-восточ­ная часть кургана вообще не копалась, так как на ней росли мощ­ные деревья и мелкая поросль. 14 плит перекрывали дромос, веду­щий в дольмен, у него на рисунке их почему-то 15. В дромос можно было спуститься с небольшого входного расширения — по другую сторону от дольмена, он же пишет, что в дромос входа не было (Тешев, 1988, с. 164—168). Этому противоречит не только конст­рукция дромоса, но и два факта: втулка дольмена была сильно сто­чена, ее, несомненно, многократно вытаскивали; и затем — в рас­ширении дромоса, у выхода, найдены следы многократно зажигав­шегося костра, которым освещался этот проход к дольмену (Markovin, 1993, s. 249-272, Abb. 1-15; Марковин, 1997, с. 312 — 339, рис. 165—178). Почему появились ошибки в работе М. К. Те­шева, я понять не могу до сих пор; в его руках были все материалы экспедиции, включая чертежи, сопровождавшиеся контрольными снимками*. И еще одна «романтическая» деталь — М. К. Тешев по­чему-то полагал, что конструкции кургана Псынако I дают право считать его «Храмом Солнца». Он так и говорил: «Разумно предпо­ложить, что подобное сложное и необычайное сооружение могло явиться пирамидой (храмом) Солнца. Возможно, и погребальным сооружением». А далее следует «обоснование мнения». Считаю, что это заявление сделано им для «красивости», тем более, не­сколько позже тот же курган Псынако I провозглашается «древ­нейшей обсерваторией» (Храм Солнца... 2001, с. 91, 92). По этому поводу мне нечего сказать.

Однако курган Псынако I привлек определенное внимание своим дромосом (его длина 11 м 70 см). Н. В. Кондряков обнаружил еще 9 дольменных построек с соответствующими дромосами, которые служили «пролазами», ведущими в сооружение (Кондряков, 1999а, с. 4-7; Он же, 19996, с. 9-12; Он же, 2000, с. 120-123). Если обна­руженные дромосы были по величине меньше, чем у Псынако I, то они позволяют все же изменить мое мнение о его уникальности.

Говоря о типологии дольменов, мне кажется, необходимо рас­сматривать только их основное «ядро» — камеру, а затем уже ос­мысливать все пристройки к ним: в виде дромосов, отходящих от них каменных «усов» и т. д. Естественно думать, что такие при­стройки исторически могли возникнуть на отдельных постройках позже самой основы в виде камеры. Это и дало мне относительное право все многообразие дольменов свести к четырем типам (с уче-

* Кстати, этими чертежами уже пользуются зарубежные авторы (Hansen, 1996). 

Стр. 55

 том замечаний Е. Д. Фелицына и Л. И. Лаврова): плиточные по­стройки (сложенные из плит и перекрытые плитой или плитами); составные (сложенные из сочетания плит и отдельных блоков)*; корытообразные (камера выбита в монолите и перекрыта плитой). Долгие годы считалось, что только у корытообразных дольменов встречаются ложные втулки (обычно со стороны псевдофасада), но, как показал М. И. Кудин, они имеются и у плиточных построек (Кудин, 2000, с. 127, 128)**. И последний тип дольменов (сейчас представлен одним образцом, сохранившимся у сел. Волконка) мо­жет называться монолитным. Он целиком (с перекрытием) высе­чен в скале и только его фасадной части придан вид, напоминаю­щий плиточный дольмен.

Приставные плиты, отдельные камни, скрытые входы, ложные пробки, имитации портальных камней в «корытах» и монолитных сооружениях — все эти «наслоения», если так можно сказать, даже визуально свидетельствуют о длительности их существования и ес­тественных, по ходу времени, изменениях в архитектуре. В. А. Три­фонов совершенно справедливо замечает, что дольменная культура в основном сменила майкопскую (Трифонов, 2001а, с. 48). Вероят­но, именно в этот период, при некоторой подвижности куро-аракс-ских племен, в дольменах появляется не частая, но внешне блестя­щая (лощеная) и внешне не очень броская керамика (Мунчаев, 1975, с. 163, 164; рис. 23, 24), которую А. Д. Резепкин принимает за показатель связей строителей кавказских дольменов с жителями североевропейских земель.

В связи со сказанным интересны работы В. А. Трифонова по уста­новлению хронологических вех в бытовании культуры дольменов (Трифонов, 2001а, с. 42, 43). Ему удалось в абсолютных датах*** представить огромный промежуток времени, занятый установле­нием, расцветом и угасанием культуры дольмено-строителей. В. А. Трифонов датирует бытование данной культуры от 3200—3000 до 2000— 1800 гг. до н. э., деля это время на шесть ступеней (этапов, периодов) (Трифонов, 20016, с. 79—80). Предложенные даты за­ставляют серьезно задуматься, и, пожалуй, даже тот материал, кото­рый я видел и частично собрал сам, особым образом сгруппировать и

*Кажется, именно этот тип дольменов А. В. Дмитриев называет «блочным» (Дмитриев, 2001, с. 63, 64).

**В другой работе М. И. Кудина приведены «ритуальные факты», не всегда подкрепленные действительными обстоятельствами, в том числе и цитируемыми авторами.

***Думая, что и эти даты со временем будут уточнены и существенно под­правлены. 

Стр. 56

 представить в нем некоторую эволюцию. Так, ранним дольменом можно считать постройку без лаза, обнаруженную на р. Кизинке, да­лее следуют дольмены со скорченными костяками, лежащими вдоль камер, затем сидящие костяки по углам, а затем по всей камере, и, наконец, превращение дольменов в своеобразные оссуарии. Есте­ственно ожидать, что даже собранный мной относительно не очень большой материал позволит проследить появление в плиточных по­стройках без лаза изменения конструкции и формы дольменов от почти прямоугольных к трапециевидным формам, от потрясающе аккуратных к небрежным. И так по всем типам: от трапециевидных к почти круглым среди составных сооружений; от подражающих пли­точным постройкам до естественных скал, но с порталом и пли­той-перекрытием, и камерами от трапециевидного плана до камер кувшинообразной формы. Таковы изменения в корытообразных дольменах. Было бы очень интересно хронологически проследить изменения в форме самих дольменов, а параллельно — в обряде по­гребения в них и соответствующем инвентаре.

Вот какие мысли приходят в связи с возможностью иметь чет­кую и общую хронологию для дольменных сооружений*.

Многие исследователи считали, что дольмены оставлены да­лекими предками абхазо-адыгов (Л. И. Лавров, Н. Д. Инал-Ипа, Ю. Н. Воронов, П. У. Аутлев, В. И. Марковин, об «атыхах» пишет Н. Г. Ловпаче). Конечно, хорошо иметь подборку материалов, от­ражающую связь культуры абхазо-адыгов с дольменным материа­лом, будь это предания, сказки, поверья, поговорки, легенды и т. д. О том, что адыги с уважительным трепетом относились к дольмен­ным постройкам известно, но научного обобщения, посвященного этому вопросу мне не известно. Вот этим заняться бы аспирантам, изучающим абхазские и адыго-кабардинские предания...

В своих работах по мегалитам я большое внимание придавал Средиземноморью — определенному сходству дольменов Кавказа со средиземноморскими сооружениями. В связи с этим невольно вспоминаются баски, населяющие Пиренейский полуостров. Их язык родственен кавказским языкам. Причем по мере удаления к Каспию, это языковой сходство ослабляется. К. Бонда и В. Пизани прослеживают своеобразную языковую «трассу» от Испании до 

*Раскопки В. А. Трифонова в бассейне р. Жанэ и восстановительные рабо­ты, предпринятые там же, позволили вернуть к «жизни» округлый составной дольмен и тщательнейшим образом раскопать плиточное сооружение, обнажив вокруг него большую площадь. Оказалось, что дольмен окружен прекрасно ор­ганизованной площадкой (Куликова, Трифонов, 2001, с. 92 — 106). Очевидно, эта методика раскопок может считаться образцовой.   

Стр. 57

 Кавказа, доказывая еще докельтские связи между этими регионами (Пизани, 1956, с. 196; Bonda, 1948, s. 182).

Приведу еще заключительную цитату, принадлежащую языко­веду Ю. В. Зыцарю: «Вполне возможно, что родственные предки басков и кавказцев, осев местами по берегам Средиземного моря на всем их протяжении еще до прихода хамито-семитских и индоев­ропейских племен, составили основной «цвет» в первоначальной этнической мозаике Средиземноморья» (Зыцарь, 1955, с. 63). Как видно, есть основания подумать и над данным вопросом.

Вот и закончен предпринятый очерк. Здесь я не стану вспоми­нать «романтические новеллы» В. Мегре, рассказы о профессоре Щетинине и А. Солнцеве «со товарищи», а также глубокомыслен­но задуманный, но пустой экскурс В. Рыбникова в «предысторию» дольменов и целый ряд других, но подобного типа статей и заме­ток. Им в какой-то степени воздали должное и я, а сейчас и мой коллега Ю. Ю. Пиотровский (Марковин, 2000; Пиотровский, 20016, с. 10—18). Можно в качестве резюме сказать, что очень многие подвизавшиеся авторы кроме «проб пера» в изучении дольменов дальше и не пошли. В чем же здесь дело?

Попробую ответить. Дольмены — сложные археологические па­мятники, а конструктивно не такие уж простые архитектурные объекты и своей широкой видимой распространенностью поверга­ют в смятение. Кавказ как один из районов их простирания сам по себе очень сложен и географически, и этнографически. Исследова­тели (назовем их так), взявшиеся за изучение дольменов на первых порах над этим не задумываются. И напрасно, стоило бы. Даже та­кой крупный исследователь-этнограф как Л. Г. Нечаева потратила много времени в поисках дольменов в тех точках Кавказа, где их никогда не было. Изучение дольменов Е. И. Крупнов считал очень важной задачей, за которую он предлагал браться только тому, кто исходил горы Кавказа, ознакомился с самыми разнообразными па­мятниками его древности. При этом он требовал и приветствовал знание местной этнографии, географии и геологии. И будучи по натуре добрым человеком, был суров в этом отношении к выс­кочкам в археологии. Изучение дольменов — это не туристская прогулка, а тяжелый труд. Надо помнить смельчаку, решившему­ся на их изучение, что за его «спиной» будут стоять такие корифеи исторической науки, археологии и этнографии, как Е. Д. Фелицын, А. А. Иессен, Л. Н. Соловьев, Л. И. Лавров, Ш. Д. Инал-Ипа, О. М. Джапаридзе, П. У. Аутлев, Я. А. Федоров и многие другие. Стать вровень с ними — дело далеко не простое. Я это очень хоро­шо знаю. Да и знание общего кавказоведения с археолого-этнографическим уклоном здесь очень и очень может пригодиться. 

Стр. 58

 И еще последнее. Даже после научно проведенных раскопок, дольмены должны по-прежнему возвышаться, украшая пейзаж. Они требуют глубочайшего уважения к себе. Их строили люди без осо­бых приспособлений и машин. Каждый дольмен, даже самый ма­ленький,— это подвиг человеческого ума, показатель высочайшего строительного мастерства и интуитивного чувства, что это сделано их руками и на века. 

БИБЛИОГРАФИЯ

Артамонов М. И. Раскопки курганов на р. Маныче в 1937 г. // СА. 1949. Вып. XI.

Аутлев П. У. Испы нартского этноса — не скифское ли племя «исеп»? // Уче­ные записки Адыгейского научно-исслед. института экономики, языка, ли­тературы и истории. Майкоп, 1974. Т XII.

Бочхарев В. С, Резепкин А. Д. Работы Кубанской экспедиции // Археологи­ческие открытия 1979 года. М., 1980.

Бочхарев В. С, Шарафутдинова Э. С, Резепкин А. Д., Трифонов В. А., Бесту­жев Н. Г. Работы Кубанской экспедиции 1978—1980 гг. // Древние культу­ры евразийских степей. Л., 1983.

Джанхот В. И., Ловпаче Н. Г. Новые дольменные памятники Западной Черкес-сии. М., 1999.

Дмитриев А. В. Каменные исполины Черноморья // Дольмены — современни­ки древних цивилизаций. Краснодар, 2001.

Зыцарь М. В. О родстве баскского языка с кавказскими // Вопросы языкозна­ния. М., 1955. № 5.

Иессен А. А. Греческая колонизация Северного Причерноморья, ее предпо­сылки и особенности. Л.: Изд. Гос. Эрмитажа, 1947.

Иессен А. А. К хронологии «больших кубанских курганов» // СА. 1950. XII.

Кияшко В. Я. Параллели развития погребальных обрядов эпохи ранней брон­зы в Приазовье и на Западном Кавказе // Проблемы эпохи бронзы Юга Восточной Европы: Тезисы докладов. Донецк, 1979.

Кияшко А. В. К вопросу о взаимодействии степных и кавказских культурных традиций в эпоху бронзы // Майкопский феномен в древней истории Кав­каза и Восточной Европы. Л., 1991.

Кияшко А. В. Происхождение катакомбной культуры Нижнего Подонья. Вол­гоград, 1999.

Кияшко А. В. К вопросу об истоках и этапах катакомбного культурогенеза // Степи Евразии в древности и средневековье (к столетию со дня рождения М. П. Грязнова). СПб., 2002.

Кондряков Н. В. Мегалиты Западного Кавказа III —II тыс. до н. э. // Древно­сти Кубани. Краснодар, 1999а. Вып. 14.

Кондряков Н. В. Дромосы и кромлехи Западного Кавказа // Сочинский крае­вед. Сочи, 19996. Вып. 5.

Кондряков Н. В. Дромосы и кромлехи Западного Кавказа // Античная циви­лизация и варварский мир (Материалы 7-го археологического семинара. 8—11 июня 1999 г.). Краснодар, 2000. 

Кореневский С. Н. A. D. Rezepkin. Das friihbronzenzeitlicht Graberfeld von Klady und die Majkop-Kultur in Nordwestkaukasien // PA. 2002. № 5. (Ре­цензия).

Кудин M. И. Дольмены и ритуал // Сочинский краевед. Сочи, 19996. Вып. 4.

Кудин М. И. К вопросу о ложнопортальных дольменах Причерноморья // Ан­тичная цивилизация и варварский мир (Материалы 7-го археологического семинара. 8—11 июня 1999 г.). Краснодар, 2000.

Куликова О. П., Трифонов В. А. Как сохранить дольмены — культурное насле­дие древних народов Западного Кавказа // Дольмены — современники древних цивилизаций. Краснодар, 2001.

Лавров Л. И. Дольмены С